Меч и спираль
Дети-мишени
Взрослых амбиций
Дети – заложники
Вечных традиций
Похоти, жадности,
Прочих жестоких страстей
Взрослые игры
Всегда убивают детей
Я сидел и смотрел на волны. Белые хлопья пены лениво выбрасывались на песок. Чуть прохладная вода приносила приятную свежесть. Уставшее за день солнце с чувством выполненного долга склонялось к горизонту. В этом месте ручей чуть замедлил свою бешеную скачку. Здесь не было ни порогов, ни резких изгибов, казалось, он даже рад такому стечению обстоятельств. Ведь и правда, не часто ему удается на своем пути перевести дух, чтобы с новыми силами дальше нести свои воды. Хотя, ручьем его было бы называть уже оскорбительно. По мере того, как я отдалялся от фермы Джона, неистовый поток стремительно набирал силу и мощь, берега становились все шире, течение – быстрее. Но насколько не было бы мне приятно оставаться в этом шикарном местечке, время для отдыха подходило к концу. И я пустился в путь.
Идти было на удивление легко. Песок, окаймлявший русло реки, плавно переходил в травяной ковер. За все время моего путешествия мне не повстречалось не единой живой души. Ни одно животное не приходило на водопой. Изредка в небе пролетала задумчивая птица, невесть как очутившаяся в эти краях, но это было скорее исключение, чем правило. Благо запасов, снаряженных Джоном в дорогу, с лихвой хватало, чтобы не дать голоду ни малейшего шанса. Так я и шел. Подъемы переходили в спуски, солнце снова и снова вычерчивало на небе давно выученный назубок полукруг, натруженное от ходьбы тело проваливалось в забытье без надежды на сновиденья.
Однажды, взобравшись на очередной склон, я увидел внизу первые признаки того, что в этом мире, кроме Джона, все-таки еще существует жизнь. Детали строения за дальностью расстояния было не разглядеть, но это не помешало мне с удесятеренной энергией броситься к нему. Желание было настолько велико, что, на спуске я даже перекувыркнулся несколько раз. Я бежал в страстной надежде увидеть новые лица, посидеть за чашкой горячего чая, поспать на нормальной кровати. Но по мере приближения восторженное настроение начало улетучиваться, словное перегретое молоко, сбежавшее из-под крышки.
Странно, но для меня это был скорее даже приятный факт, но обозначить предназначение строения не составило труда. Слово само выползло на свет из глубин памяти. Это была мельница. Причем, судя по всему, она использовала как силу ветра, так и течение воды. Четыре лопасти жалобно скрипели под порывами ветра, а вот водяное колесо было неподвижно. Я походил все ближе, и в нос вместе с чувством опасности ударила едкая смесь запахов, вызывавшая рвотные позывы. Я освободил меч из ножен и подошел к распахнутой настежь двери. Странное это было чувство. Внутри мельницы никого не было. Точнее было видно, что здесь кто-то жил и работал, но самих постояльцев и след простыл. Казалось, они просто вышли на минутку, оставив тебя разглядывать их нехитрую обстановку. Было ощущение, что вот-вот отворится дверь в комнату и в нее войдет очаровательная хозяйка, несущая на подносе тарелку дымящегося аппетитного супа, разогретого по случаю прибытия нежданного путника. А за ней, держась за подол ее длинного платья, будут любопытно выглядывать детские носы, которым не терпелось хоть одним глазком взглянуть на пришедшего визитера. Добродушный отец семейства расспросит о дороге, о том , куда держит путь его гость, и поведает местные свежие сплетни.
Но это был лишь морок, лишь наваждение. В доме было пусто. Валялась разбросанная кухонная утварь, постели в спальне были аккуратно заправлены, распахнутые ставни открывали прекрасный вид на реку. Отсюда было бы великолепно понаблюдать за закатом. Но даже не пустота властвовала теперь в этом доме, и не позабытые изделия, сделанные рукой человека. Тишина – вот чье это было царство. Ни скрипа половиц, ни писка заблудившейся мыши, пытающейся добраться до заботливо уложенных съестных припасов в кладовой, ни детского смеха, оживляющего эту обстановку. Ничего не было слышно. Звуки для этого места умерли навсегда. Я чувствовал себя немного потерянным и виноватым за то, что нарушил здешний покой. Я ожидал тут увидеть людей, а обнаружил лишь покинутое жилище.
Картину дополняла соломенная кукла, забытая на полу. Я нагнулся и поднял ее с пола. Она была вымазана в чем-то липком. В полумраке дома мне было этого не разглядеть и я вышел через другой вход во двор мельницы. Я перевернул куклу и подставил руки под свет. Не могло быть никакого сомнения в происхождении этой дряни. Кровь. Вот что было у меня на руках. И запах. Как я мог забыть про запах. Находясь в доме, я более менее привык к его присутствию, но здесь игнорировать его было невозможно. Я в смешанных чувствах поднял взгляд к небу и тут мой желудок не выдержал. Меч вывалился из руки и зазвенел от удара о землю. Меня выворачивало наизнанку. Я не мог остановиться. Когда мне казалось, что очередной позыв позади, организм выискивал где-то в своих закоулках еще пригодный для своей оргии материал, и все повторялось. Этот зрелище было сумасшедшим по своей жестокости. До этого момента я не знал, до чего может дойти человек, совершивший такое. Я был прав. Здесь жила семья. И теперь она висела передо мной. Рядом с мельницей была пристройка, видимо для животных. Ее окружала внушительная изгородь. И на окончания этой изгороди, словно мясо на прутьях были насажены три тела. С них была сорвана все одежда, словно убийцы напоказ выставляли собственное изуверство.
Первой была мать, женщина в том возрасте, когда молодость уже ушла, но старость еще не давала о себе знать. Ее груди были вспороты, словно мешок с овсом. Многочисленные синяки не оставили на теле ни единого клочка свободного места. Одна рука была вывернута под неестественным углом. Другая отсутствовала вовсе. Следующими…Следующими были дети. Мальчик и девочка. Не представлялось возможным представить их последние минуты жизни. Пруты изгороди проходили насквозь через тело девочки и выходили из горла, мальчик же был распят на импровизированном кресте. Его ладони и ноги были пришпилены кусками металла. И мухи, сотни мух кружились над несчастными, празднуя небывалое пиршество. Кровь. Следы крови на земле. Они повели меня вокруг дома и, в конце концов, я вышел к водяному колесу. Теперь было ясно, почему оно не работало. Между его лопастями болталось тело мужчины, по всей видимости, отца, мешая конструкции совершать обороты. Точнее то, что от него осталось. Скорей всего в нем уже не было целых костей. Я больше не мог на это смотреть. Разыскав в доме лопату, я начал готовить семье достойное погребение. Снимая их с изгороди, я заметил на теле каждого из них запекшуюся отметину из кровавой плоти. У мужчины она тоже была. Боже! Их еще и пытали. Этот знак мог быть оставлен только раскаленным металлом и представлял собой клинок, пронзающий спираль. Эта была казнь. Самая настоящая казнь Их казнили, словно безжалостных убийц и заядлых каторжников. Не в силах больше разглядывать изуродованные тела, я затащил их в могилу и начал забрасывать землей.
Закончив грязную работу, я поспешил убраться прочь. От мельницы шла дорога, разбитая телегой и лошадьми, но у меня не было ни того, ни другого. Поэтому мне вновь пришлось приступить к пешей прогулке, надеясь, что она не уведет меня далеко от реки, и в своем окончании приведет к цели моего путешествия – в город. Но теперь было одно отличие. В моей душе клокотала ярость. Я поклялся себе в одном. Изуверы, казнившие детей, будут умирать долгой, мучительной смертью.