Шаг в Неизвестность

"Беги, Эвелин, беги!"

Шелест травы под ногами, скорбящая в небе птица.

Картина, застывшая перед глазами, казалась нереальной, размытой, словно это всего лишь плохой сон, вырвавшийся из подсознания на волю.

Ветки, неуклонно хлеставшие по лицу.

Этого просто не могло произойти. Только не с ней. С кем угодно, но только не с ней. За что, Господи, за что?

Отброшенная дорожная корзинка, скомканное покрывало.

Что нужно сделать во сне, чтобы проснуться? Умри! Ответ пришел сам собой, без видимых усилий с ее стороны, и это казалось ей совершенно правильным. Стоит лишь просто постоять здесь еще минутку-другую и все закончится. Он подойдет и это случится. Она проснется дома в своей белоснежной постели, горячий поцелуй будет нежно прижигать губы, и новый день приласкает её еще не раз.

Раскиданные булочки с ароматной начинкой, еще хранившие тепло кухонной печи. Красное яблоко, выкатившееся к ее ногам, было неправильным. Сроду тут не бывало красных яблок и вот, нате вам, пожалуйте, вот оно, будто только что покинувшее родную ветку, возьми да съешь.

Безумное ржание лошадей, готовых сорваться с привязи и умчаться прочь, подальше от этого места.
Такой чудесный солнечный день не может закончиться вот так! Она тщетно пыталась затолкать обратно раздиравший горло крик. Слезы, обрадовавшись долгожданной свободе, резвым водопадом орошали ее ладони. Боже! Сколько же времени прошло с тех пор, как она рыдала как девица, которую первый раз бросили? Да да, она так не ревела с тех пор, как потеряла его. И вот этот кошмар возвратился. После стольких лет она не могла поверить, что все это происходит опять.

Кровь. Кровь повсюду. Крови так много, что даже не понимаешь, откуда ее столько в человеке. Белая скатерть выглядела так, словно ее искупали в вине. Однако, это было не вино. Кровь. Кровь хлестала из нескольких ран на его теле, зловещей лужей растекаясь по некогда уютному местечку для пикника. То, что осталось от его руки, трепыхалось беспомощным обрубком. Его фамильный меч, гордость рода, прошедшего через многие битвы и столетия, так и остался в ножнах невостребованным. Он так и не сумел его достать. Трава блестела в свете полуденного солнца. Только вот нежный зеленый цвет поглотила багровая ярость. Ярость жизни еще бушевавшая в нем, но ослабевающая с каждым биением сердца.

"Беги, Эвелин, беги!"

Она поморщилась. Это все лишь сон, Винсент, как же ты не понимаешь! Это все лишь, дурной сон, милый. Все что тебе нужно, это смириться. Я буду с тобой до конца. Господь не покинет нас, еще чуть-чуть, милый, еще немного и все это прекратится. Я знаю.
Она легла на травяной ковер, чтобы ей было легче поймать его взгляд. Она улыбнулась. Все хорошо, Винсент, я рядом. Он тянул к ней уцелевшую окровавленную руку, губы настойчиво повторяли одну и ту же фразу, но она уже не могла его услышать или не хотела. В знак признательности, ее рука тоже направилась в ее сторону, но дотянуться так и не удалось. Зато в ладонь ей попалось то самое, неправильное яблоко. Интересно, каковы красные яблоки на вкус? Она поднесла сочный фрукт ко рту. Оторвавшаяся от него капля приземлилась ей на щеку. Неосознанным движением она вытерла ее и посмотрела на пальцы. Красных яблок в здешних местах не было и никогда не будет. Потому что это яблоко было правильным. Только оно извалялось в крови.

"Беги, Эвелин, БЕГИ!"

И она побежала. Рванулась как быстроногая лань. Прочь от этого чудовища (назвать его человеком после такого изуверства у нее бы не повернулся язык), невесть как объявившегося здесь. Проклятые люди! Зря она не послушалась свой народ и не ушла в леса. Променяла своих собратьев на каменный замок человека. Нет! Ей нельзя было по-другому! Внутренний голос ехидно посмеивался над ней. И сколько же ты прожила бы здесь? Сколько еще таких ты уже похоронила, а, сколько бы еще было? Может это расплата за твой дар? Так ты его называешь? Она старался не слушать свои мысли. Она пыталась просто бежать. Она не видела, но ей показалось, что слышала, как двуручный меч с хрюканьем выползает из тела Винсента, чтобы пуститься вслед за еще одной жертвой. Тяжелая поступь убийцы подгоняла ее быстрее собственного желания выжить. Она добежала до лошадей. Привязь, словно издеваясь, медленно и неохотно отпускала животное. Но вот, с ней было покончено, и Эвелин резко вскочила в седло и, ударив, пятками в бока скакуна, пустилась прочь отсюда, от этой бойни. Она не хотела оглядываться назад. Она боялась. Сердце все еще не верило в спасение и продолжало неистово колошматить по ребрам. Трепетный ветер заботливо раздувал волосы за спиной, даруя свежесть и прохладу. Она, впервые смогла вздохнуть полной грудью после всего, что с ней приключилось. Это вдох был настолько сладостен и великолепен, насколько может быть прекрасен последний вдох. Через мгновение ее спину разорвала жгучая боль, и она увидела, как лезвие меча выходит у нее из груди. Она даже не успела удивиться этому внезапному уродству ее совершенного тела, ибо уже летела. Летела к земле, в ее материнские объятия. Наконец-то, мелькнула последняя мысль в ее догорающем мозгу, наконец-то, сон закончился.





- Зачем ты мне все это рассказал?

Джон, рывшийся где-то в закоулках своей кладовой, на миг перестал шуршать своими запасами. Но ответом меня он так и не удостоил, продолжая бормотать себе под нос нечто совершенно неразборчивое и не поддающееся осмыслению. Звуки, издаваемые им, были похожи на обидчивое ворчание бездомной и слабой дворняги, у которой более сильные сородичи отобрали последнюю кость. Я в нетерпении барабанил пальцами по столу, ожидая, когда же на историка снизойдет просветление и он вернется к нашей милой беседе. Вдруг Джон издал торжествующий вопль, поднялся с колен и устало плюхнулся на стул.

- Последние запасы, - с гордостью объявил он о своей находке.
- Табак?
- Оу! Да у тебя, я смотрю, не совсем мозги омертвели! Первосортный табачок. Достался в наследство от дедушки. Жаль, только осталось совсем немного. Вот и приходится оставлять его на особые случаи.
- Думаешь, это особый случай?
- Ну не каждый же день к тебе заваливаются ожившие мертвяки, которым излагаешь то, что даже ты сам стараешься похоронить как можно глубже в своей черепной коробке.
- Ну, так, зачем мне нужно было это знать?

Джон с наслаждением сделал внушительный затяг из трубки и неторопливо выпустил едкий дым из легких.

- Ты веришь в случайности, Джек? Я – нет. И ты, я надеюсь, теперь тоже. Просто, когда ты оживаешь в своем гробу рядом с богом забытой фермой, я задаюсь вопросом. Произошло ли это случайно? Может быть, тебе суждено было встретиться со мной, а тебе услышать то, что тебе предназначено?
- Но…
- Не смей меня разубеждать в этом! – неистово отмел Джон любые возражения с моей стороны. – Только эта мысль согревает меня. Только она дает мне осознание того, что моя жизнь была прожита не зря. Все время, что я топтал эту землю, я не мог избавиться от ощущения, которое преследовало меня день за днем, ночь за ночью. Даже сон не был спасением. Меня мучил один и тот же вопрос, кому все это нужно? Для чего я всем этим занимаюсь? Оскверняю кости, тормошу пергаменты, достаю своими расспросами не один десяток людей. И все ради чего? Ради своего праздного любопытства. Так я думал тогда. Но теперь, после встречи с тобой я считаю, что все это было не напрасно.

Джон откинулся на спинку стула и замолчал, изредка выпуская очередную порцию дыма.
Я не решался разрубить повисшую напряженную тишину.

- Ты должен уйти. Тебе здесь не место. Я верю в тебя. Только попробуй разочаровать меня, – короткие отрывистые фразы, словно занозы впивались мне в сердце.
- Зачем ты так, Джон.
- Я не хочу загубить еще одну судьбу.

Я не знал, что ему ответить. Мои слова застревали в горле непролазным комом, особенно когда я увидел слезы текущие по щекам Джона и теряющиеся где-то в его бороде. Но их как будто не замечал, а может, и не считал нужным смахивать.

- Завтра утром ты уберешься отсюда. Я все уже приготовил. Спустишься вниз в долину, наткнешься на ручей и вдоль него дойдешь до города. Там разыщешь Майлза Молони, надеюсь, этот старый пердун еще жив. Скажешь что от меня. Он приютит тебя на некоторое время, пока ты обдумываешь свои дальнейшие дела. А вот это личный мой подарок тебе, держи, пригодится.

Джон достал из-под стола продолговатый сверток. Я с интересом начал развертывать ткань, пока ладони не нащупали кожаный чехол. Ножны, на мой скромный взгляд, были идеальны. Меч вышел из них с тихим скрипом, но без какой-либо задержки. Рукоять удобно лежала в руке. Лезвие приковывало взгляд своей внутренней мощью. Мне казалось, что я чувствую его желание поскорее ворваться в бой, ослепляющую жажду крови.

- Я уже и не помню точно, где я его откопал. Но клинок в отличном состоянии. Бери. Тебе он нужнее, чем мне. В любом случае, когда я завтра проснусь, тебя уже здесь быть не должно. И помни, ключ ко всему находится не в наших головах, а здесь, в нашей груди. Слушай зов сердца, Джек.




Что чувствует сын, покидающий родительское гнездо? Злость на осточертевших предков и желание поскорее избавиться от докучливого надзора? Или же внутренний прилив сил, нетерпение во всем своем естестве, волнение в ожидании благословения? Обильные слёзопады, влажные следы материнских губ на своем лице, крепкое рукопожатие отца – непременные атрибуты таких расставаний. В моем случае не было ничего похожего. Я смотрел на одинокую ферму, ставшую мне за такое короткое время родным местом. Домом, куда всегда возвращаются блудные сыновья. Я бросил последний взгляд на окна. На мгновение мне показалось, что Джон стоит там и машет мне на прощание рукой. Но скорей всего, это была игра либо моего воображения, либо расшалившихся солнечных зайчиков. Я поправил заплечный мешок, ощутил бодрящую холодность меча в ножнах, приделанных к поясу, и сделал свой первый шаг прочь. Прочь в неизвестность.

Меч и спираль

Я сидел и смотрел на волны. Белые хлопья пены лениво выбрасывались на песок. Чуть прохладная вода приносила приятную свежесть. Уставшее за день солнце с чувством выполненного долга склонялось к горизонту. В этом месте ручей чуть замедлил свою бешеную скачку. Здесь не было ни порогов, ни резких изгибов, казалось, он даже рад такому стечению обстоятельств. Ведь и правда, не часто ему удается на своем пути перевести дух, чтобы с новыми силами дальше нести свои воды. Хотя, ручьем его было бы называть уже оскорбительно. По мере того, как я отдалялся от фермы Джона, неистовый поток стремительно набирал силу и мощь, берега становились все шире, течение – быстрее. Но насколько не было бы мне приятно оставаться в этом шикарном местечке, время для отдыха подходило к концу. И я пустился в путь.

Идти было на удивление легко. Песок, окаймлявший русло реки, плавно переходил в травяной ковер. За все время моего путешествия мне не повстречалось не единой живой души. Ни одно животное не приходило на водопой. Изредка в небе пролетала задумчивая птица, невесть как очутившаяся в эти краях, но это было скорее исключение, чем правило. Благо запасов, снаряженных Джоном в дорогу, с лихвой хватало, чтобы не дать голоду ни малейшего шанса. Так я и шел. Подъемы переходили в спуски, солнце снова и снова вычерчивало на небе давно выученный назубок полукруг, натруженное от ходьбы тело проваливалось в забытье без надежды на сновиденья.

Однажды, взобравшись на очередной склон, я увидел внизу первые признаки того, что в этом мире, кроме Джона, все-таки еще существует жизнь. Детали строения за дальностью расстояния было не разглядеть, но это не помешало мне с удесятеренной энергией броситься к нему. Желание было настолько велико, что, на спуске я даже перекувыркнулся несколько раз. Я бежал в страстной надежде увидеть новые лица, посидеть за чашкой горячего чая, поспать на нормальной кровати. Но по мере приближения восторженное настроение начало улетучиваться, словное перегретое молоко, сбежавшее из-под крышки.

Странно, но для меня это был скорее даже приятный факт, но обозначить предназначение строения не составило труда. Слово само выползло на свет из глубин памяти. Это была мельница. Причем, судя по всему, она использовала как силу ветра, так и течение воды. Четыре лопасти жалобно скрипели под порывами ветра, а вот водяное колесо было неподвижно. Я походил все ближе, и в нос вместе с чувством опасности ударила едкая смесь запахов, вызывавшая рвотные позывы. Я освободил меч из ножен и подошел к распахнутой настежь двери. Странное это было чувство. Внутри мельницы никого не было. Точнее было видно, что здесь кто-то жил и работал, но самих постояльцев и след простыл. Казалось, они просто вышли на минутку, оставив тебя разглядывать их нехитрую обстановку. Было ощущение, что вот-вот отворится дверь в комнату и в нее войдет очаровательная хозяйка, несущая на подносе тарелку дымящегося аппетитного супа, разогретого по случаю прибытия нежданного путника. А за ней, держась за подол ее длинного платья, будут любопытно выглядывать детские носы, которым не терпелось хоть одним глазком взглянуть на пришедшего визитера. Добродушный отец семейства расспросит о дороге, о том , куда держит путь его гость, и поведает местные свежие сплетни.

Но это был лишь морок, лишь наваждение. В доме было пусто. Валялась разбросанная кухонная утварь, постели в спальне были аккуратно заправлены, распахнутые ставни открывали прекрасный вид на реку. Отсюда было бы великолепно понаблюдать за закатом. Но даже не пустота властвовала теперь в этом доме, и не позабытые изделия, сделанные рукой человека. Тишина – вот чье это было царство. Ни скрипа половиц, ни писка заблудившейся мыши, пытающейся добраться до заботливо уложенных съестных припасов в кладовой, ни детского смеха, оживляющего эту обстановку. Ничего не было слышно. Звуки для этого места умерли навсегда. Я чувствовал себя немного потерянным и виноватым за то, что нарушил здешний покой. Я ожидал тут увидеть людей, а обнаружил лишь покинутое жилище.

Картину дополняла соломенная кукла, забытая на полу. Я нагнулся и поднял ее с пола. Она была вымазана в чем-то липком. В полумраке дома мне было этого не разглядеть и я вышел через другой вход во двор мельницы. Я перевернул куклу и подставил руки под свет. Не могло быть никакого сомнения в происхождении этой дряни. Кровь. Вот что было у меня на руках. И запах. Как я мог забыть про запах. Находясь в доме, я более менее привык к его присутствию, но здесь игнорировать его было невозможно. Я в смешанных чувствах поднял взгляд к небу и тут мой желудок не выдержал. Меч вывалился из руки и зазвенел от удара о землю. Меня выворачивало наизнанку. Я не мог остановиться. Когда мне казалось, что очередной позыв позади, организм выискивал где-то в своих закоулках еще пригодный для своей оргии материал, и все повторялось. Этот зрелище было сумасшедшим по своей жестокости. До этого момента я не знал, до чего может дойти человек, совершивший такое. Я был прав. Здесь жила семья. И теперь она висела передо мной. Рядом с мельницей была пристройка, видимо для животных. Ее окружала внушительная изгородь. И на окончания этой изгороди, словно мясо на прутьях были насажены три тела. С них была сорвана все одежда, словно убийцы напоказ выставляли собственное изуверство.

Первой была мать, женщина в том возрасте, когда молодость уже ушла, но старость еще не давала о себе знать. Ее груди были вспороты, словно мешок с овсом. Многочисленные синяки не оставили на теле ни единого клочка свободного места. Одна рука была вывернута под неестественным углом. Другая отсутствовала вовсе. Следующими…Следующими были дети. Мальчик и девочка. Не представлялось возможным представить их последние минуты жизни. Пруты изгороди проходили насквозь через тело девочки и выходили из горла, мальчик же был распят на импровизированном кресте. Его ладони и ноги были пришпилены кусками металла. И мухи, сотни мух кружились над несчастными, празднуя небывалое пиршество. Кровь. Следы крови на земле. Они повели меня вокруг дома и, в конце концов, я вышел к водяному колесу. Теперь было ясно, почему оно не работало. Между его лопастями болталось тело мужчины, по всей видимости, отца, мешая конструкции совершать обороты. Точнее то, что от него осталось. Скорей всего в нем уже не было целых костей. Я больше не мог на это смотреть. Разыскав в доме лопату, я начал готовить семье достойное погребение. Снимая их с изгороди, я заметил на теле каждого из них запекшуюся отметину из кровавой плоти. У мужчины она тоже была. Боже! Их еще и пытали. Этот знак мог быть оставлен только раскаленным металлом и представлял собой клинок, пронзающий спираль. Эта была казнь. Самая настоящая казнь Их казнили, словно безжалостных убийц и заядлых каторжников. Не в силах больше разглядывать изуродованные тела, я затащил их в могилу и начал забрасывать землей.

Закончив грязную работу, я поспешил убраться прочь. От мельницы шла дорога, разбитая телегой и лошадьми, но у меня не было ни того, ни другого. Поэтому мне вновь пришлось приступить к пешей прогулке, надеясь, что она не уведет меня далеко от реки, и в своем окончании приведет к цели моего путешествия – в город. Но теперь было одно отличие. В моей душе клокотала ярость. Я поклялся себе в одном. Изуверы, казнившие детей, будут умирать долгой, мучительной смертью.

Сон
 

Сон

Клубы пыли, словно сворованные с болот клочья ядовитого тумана, поднимались на горизонте. Бившее в глаза солнце мешало разглядеть виновника, выбивающего с еле живой дороги последние силы. Да и оживленной дорогой это трудно было назвать. Так, разбитая копытами лошадей, колесами повозок и телег колея, да вытоптанные ногами по бокам узкие полоски земли, свободные от травы. Если тут, не приведи господь, столкнулись бы две повозки, едущие в разные стороны, разъехаться им было бы крайне затруднительно. Я шел вперед и старался не оглядываться. Мне оставалось только надеяться, что это не те, кто вырезал семью несчастного мельника. Но, иногда, любопытство и настороженность брали верх, и я пытался что-нибудь разглядеть в густой пыли. Естественно, эти попытки не увенчались успехом. Вскоре уже можно было расслышать цоканье подков и редкие шлепки хлыста, подгоняющие сачкующее животное. Ну и хозяин повозки не заставил себя долго ждать. Его вид пробуждал в памяти ассоциации с типичным сельским мужиком. Седая борода, поселившаяся на его лице, не дыбилась клочками после беспокойного сна, но была ухоженной. Штаны из плотной ткани на лямках поверх клетчатой рубашки, соломенная шляпа – все это было так не похоже на Джона, но казалось, что именно так и должен выглядеть обычный житель вне черты города. Дополняла фермерскую идиллию травинка, небрежно закушенная зубами.

- Залезай на телегу, чего ноги портить, - поравнявшись со мной, предложил извозчик.

Долго уговаривать меня ему не пришлось.

- Куда путь то держишь?
- В город.
- В Шахты то?
- Шахты?
- И кого только не подберешь на дороге. Даже не знают, куда путь держат. Камешки там добывают драгоценные все, кому не лень. На том и живут. Отсюда и название.
- Оригинально.
- Шахтеры они такие. А я вот им еду поставляю. Помидорки там, мяско. Сосед мой Уинслет, у него тут мельница недалеко, хлебушек печет. Надо будет тебя затащить в его лавку, Какие там чудесные булочки с яблочным вареньем, мммм.
- Боюсь, не будет больше булочек.

Расслабившись от разговора, я и не заметил, как у моего горла оказался кинжал, который был припрятан у бдительного фермера где-то под сеном. Одновременно с этим он резко осадил лошадей, так что я чуть было не слетел с уже пригретого местечка.
- Что ты с ним сделал, ублюдок?
- Спокойно, отец, спокойно. Я нашел их уже мертвыми. И похоронил. И да, я не знаю, кто это сделал.
- Как…как это могло случиться, - старик опустил руку с кинжал, снял шляпу и неосознанно смял ее в руке. – А малыши? А как же дети?
- Они тоже.
Фермер злобно глядел на меня, видимо, не до конца поверив в мой рассказ, и молча раздумывал, не вышвырнуть ли меня из повозки. Затем, так и не сказав ни слова, смачно прижег ни в чем не повинных лошадей кнутом, и мы в гнетущей тишине продолжили трястись по ухабам и колдобинам.



Эльф сидел на камне и настороженно смотрел в мою сторону. Добротная одежда хоть и была изрядна потрепанной, но явно знавала куда более лучшие времена. И в то же время, она выдавала в нем городского жителя, одного из немногих, кто предпочел остаться вместе с людьми в их поселениях, а не вернуться в родные леса. Не знаю, сколько он был в пути, но усталость сочилась сквозь его тщетные попытки держаться молодцом и не подаваться виду. Кровоподтеки на лице, рваные разрезы на рубашке, заляпанный грязью камзол – все вызывало удивление оттого, что такой достопочтенный господин забыл в этой глуши. Спутанные волосы грязными космами ниспадали на его плечи. Руки он держал за спиной и это было странно – сидеть в такой позе занятие не из приятных. Городской налет за все годы (а мне казалось, что этот эльф явно прожил среди людей не один десяток лет) так и не сумел искоренить его благородные черты лица. И взгляд. Взгляд его глаз, от которого мне становилось неуютно, пытался выжечь во мне дыру.

- Что вы тут делаете? – я первым решился нарушить гробовое молчание.
К настороженности на его лице прибавилась смесь удивления, словно услышать звук моего голоса для него было полнейшей неожиданностью.
- Покажите ваши руки, – потребовал я, но незнакомец и думал шевелиться.

Тогда я направился к нему, с твердым намерением разобраться в ситуации. Но сделать этого мне не удалось. Едва я приблизился к эльфу, как он резко вскочил, словно и не было той вселенской усталости, что сквозила из него пару мгновений назад, и резким движением головы ударил меня прямо в лицо. От неожиданности такого подлого приема, я завалился на землю. Из разбитого носа брызнула кровь. А эльфа ни на секунду не оставляла ярость, завладевшая всем его существом. Он не ослабил свой натиск и попытался развить успех, навалившись на меня. По всей видимости, руки у него были связаны, и, теперь, единственным его оружием стали зубы. С помощь них он пытался то ли обглодать мое лицо, то ли перегрызть мне шею, даже не знаю, что нужно сделать, чтобы довести городского жителя до такого звериного исступления. Из последних сил, я пытался отвести от себя его челюсть, в которой уже зловеще клацали зубы, предвкушая скорую победу. В конце концов, я отодвинул от себя его пасть, и ладонью вцепился ему в лицо. Пальцы тут же нащупали податливую мягкость глаз и с удовольствием надавили на нее. Эльф разочарованно взвыл, а я, воспользовавшись моментом, скинул его с себя и, перевернувшись, придавил локтем его горло и прижал к земле.

- Какого черта ты творишь? – прошипел я, со свистом выпуская заждавшийся в легких воздух.
- О, Таиру Всемогущий, неужели ты вернул его ко мне, – безумная ухмылка липкой жижей растекалась по его губам.
- Кто я? Ты знаешь меня? Говори, кто я такой – проблеск внезапной надежды узнать свое прошлое заставил меня колошматить его головой о землю.

Истеричный смех был мне ответом.
- Я? Конечно, я знаю, кто ты. Ты….

- Вставай. И иди досыпай наверх. Там я снял комнату на ночь. - Легкий толчок и низкий голос извозчика, словно пришли извне, из другого мира
- Мы уже в городе? – спросонья поинтересовался я.
- До Шахт еще пилить и пилить. Дня два еще. А это трактир, не все же тебе одному спать! Лошадки тоже хотят отдохнуть, - сказал фермер, любовно поглаживая своих животных. – Да и я не прочь вздремнуть несколько часиков. Так что, давай дуй внутрь и не маячь тут больше.
Я открыл дверь и вошел в таверну. Ко мне тут же подлетел заботливый хозяин и, взяв под руку, отвел меня в мои покои. В душе встревоженным колокольчиком позвякивали струны посетившего меня видения. Но сон снова распростер свои цепкие щупальца над моим сознанием, и я, рухнув в кровать, не стал им сопротивляться.

Жизнь словно сон

Жизнь словно сон
Сон или явь,
Ад или рай
Дорога одна.
Сам выбирай
Сумрачный мир
Разбитой мечты.
Крики и стоны
Теней позади.
Жизнь словно сон

Пробуждение. Легкие мгновения, когда мысли, еще не избавившись от цепких пут сна, вертятся в лихорадочной свистопляске. В голове один за другим мелькают загадочные видения, смысл которых впоследствии чаще всего остается утерянным и позабытым. Скрытые мечты и желания вырываются на волю, образуя в сознании некий хаос из вороха воспоминаний, несделанных дел и будущих свершений. В это время ты не задумываешься о грядущем дне, наполненным безрадостной работой, постоянной заботой о близких и банальным поиском средств к выживанию в этом чертовом мире. Эти секунды почти детского счастья наполняют тебя новыми силами, чтобы ты в который раз сумел подняться с нагретой за ночь кровати и окунуться с головой в новые проблемы, обрушившиеся на тебя с очередным оборотом солнца. Именно они заставляют продолжать отчасти бессмысленное существование, выискивая различные причины отговорить тебя от того, чтобы раз и навсегда снять все вопросы с помощью покачивания на веревке, пристроенной на суку ближайшего дерева или ныряния в приветливую теплоту воды с камнем на шее.

“Ты должен жить и бороться”, - сначала шепотом, а затем все яростнее пульсирует нерв души, прорвавшийся сквозь гной развороченной раны, нанесенной превратностями судьбы. Неважно ради кого. Ради родителей, что вскормили и вырастили тебя. Ради любимых, что будоражат кровь своими объятьями. Ради пачки фальшивых друзей, среди которых, дай бог, найдется пару настоящих. Или придуманных врагов, вставших у тебя на пути или созданных твоим воображением. Это все неважно. Важно лишь то, что ты должен сейчас подняться с кровати и продлить на еще один день свою бесконечную агонию. Ты должен. Долг – вот, что воистину держит тебя. Ты должен обеспечить безбедную старость, людям, потратившим на тебя, быть может, лучшее время в своей жизни. Ты должен завести семью, посадить дерево, вырастить сына. А лучше не только сына, а еще и дочь. Ты должен взять в руки оружие и уйти умирать, когда кровожадный враг вторгнется в твою отчизну. Пока бездушные правители в тепле, уюте и удаленности от сражений, передвигают пешки на шахматной доске и толкают возвышенные речи под бдительным присмотром целой армии стражников.

И работа. Ты должен ебашить как волк, чтобы прокормить ораву, снующую у тебя по дому. Каждый день. Целый день, чтобы потом прийти, устало плюхнувшись в кресло перед домашним очагом, заботливо потискать детей и провалиться в сон, потому что сил у тебя уже ни на что другое не осталось. И так пролетают годы. И вроде бы ничего не меняется. Только вот сын, которому еще вчера менял пеленки, сегодня просит отца благословить его в дорогу. А в дверях комнатенки дочери по утрам сталкиваешься с незнакомыми парнями.

И ты смотришь на себя в зеркало, только не так как обычно, спросонья, а внимательно и даже въедливо. И замечаешь, что некогда гладкую и местами прыщавую кожу теперь избороздили многолетние морщины, а в волосах уже взращивает свои побеги седина. И ты бредешь, ошарашенный этим открытием, садишься в кресло, к скрипу которого давным-давно привык, закуриваешь любимую трубку, задумчиво смотришь в окно. И думаешь, а была ли жизнь? Может, это все произошло не со мной? Может, это всего лишь сон? Ты изо всех сил пытаешься себя в этом убедить. Кажется, еще чуть-чуть и ты проснешься молодым и полным сил, не обремененный тяжелыми раздумьями и готовым к новым подвигам. Ты отвергаешь мысль о том, что забыл про время и это по-прежнему сон. Да, это всего лишь сон. Тебе кажется, что ты в плену у сна, и тебе как никогда хочется проснуться. Но звон посуды на кухне и звонких девичий смех мгновенно разрушают эти мифические цепи грез. И оказывается, что это не сон. Что жизнь с тобой уже случилась, а ты этого и не заметил. И тебе остается только сидеть в кресле и копаться в своих воспоминаниях, выискивая ответ на вопрос. Могу ли я гордиться прожитыми годами? Сделал я что-нибудь полезное для себя, для семьи? Был ли я добрым и отзывчивым, или наоборот обрек сотни людей не гибель без сострадания?


Я не знал, откуда в моей голове появилась целая россыпь таких рассуждений. У меня не было ни дома, ни семьи, а матерью мне стала скрытая от всяких глаз безымянная могила. Друг у меня был один-единственный, и вряд ли я что-либо полезное мог ему предложить. А воспоминания кончались в той ужасающе тесной пустоте без света и воздуха. Поэтому я даже с какой-то радостью вскочил с кровати, когда снизу донеслись чьи-то крики, приглушенные звуки борьбы и злорадствующий гогот, извергаемый несколькими глотками. Проверив, удобно ли сидит в ножнах меч, я, толкнув дверь, вышел в коридор. Едва спустившись по лестнице, мне сразу открылся источник непорядков. За столом у окна сидели четыре человека и Девушка. Именно Девушка с большой буквы. Ее безумную красоту не могли скрыть даже следы побоев, изорванная одежда и руки, перехваченные веревкой. Багровая копна волос ниспадала в беспорядке, казавшийся естественным как леденящий холод колодезной воды. Дурманящая белизна кожи вкупе с округлостью нужных форм, бережно затронула струны в моем сознании, о существовании которых я раньше и не догадывался. И глаза. После того, как ее яркая зелень изумрудов с мольбой обратилась в мою сторону, я больше не мог медлить.

Я подошел к их столику, прикорнувшему возле окна. Беглый осмотр проходимцев возвестил о том, что все четверо были вооружены. Удобная кожаная одежда нисколько не стесняла их движения. Все как один с щетиной. У одного не хватало зуба, от чего его ухмылка становилась еще более отвратительной.

- Отпустите девушку.
- Вы слышали, что он сказал? – удивленно оглянулся на своих товарищей тот, что был без зуба. – Отпустить нашу шлюшку?

Громогласный хохот несколько оглушил меня
- Знаешь, как я тебе отвечу? – продолжал бандит, резво вытаскивая кинжал и помахивая им у меня перед носом. – Я сегодня добрый, так, что так и быть, отпущу тебя живым и здоровым. Проваливай в свою каморку, я сказал! – хлопнув по столу, скомандовал он.

Но не порхающее в нескольких дюймах от лица лезвие приковало мое внимание, но рука, небрежно сжимающая его. Точнее до боли знакомый знак, выгравированный на ней. Меч и спираль. И тут мое тело само взорвалось в смертельном танце. А я не стал ему мешать. Резко вытащив меч из ножен, я отсек руку главарю, державшую кинжал, прямо по центру ненавистного знака. Пихнул ногой следующего ближайшего ко мне разбойника так, что он вместе со стулом опрокинулся на пол. Третий пытался выхватить меч, но к его глубочайшему сожалению, так и не успел, как рухнул оземь, пытаясь затолкать обратно собственные вывалившиеся кишки. Тут ко мне подскочил второй, размахивая в ярости стулом, с которым уже успел подружиться во время падения. Я бросился ему под ноги, в очередной раз познакомив с грязью половых досок. Перекатившись и встав на ноги, я без жалости ударил ему прямо в сердце, в щепки разбив бедный стул, которым тот безуспешно пытался защититься. В этом время, последний оставшийся в живых и главарь банды, очнувшийся от боли потерянной руки, схватили девушку и бочком начали продвигаться к выходу, приставив кинжал к горлу беспомощной жертвы. Но девчонка оказалась не промах, и все-таки вырвалась из смертельных объятий, ударив обидчика промеж ног и бросившись к столу. Тот, зажав руками причинное место, в болевом шоке сполз по стене. Теперь между мной и главарем находился стол. Который главарь вскоре яростно перевернул, защищаясь от моего наступления. Жалобно зазвенела посуда, душистое пиво, растекаясь в уродливой луже, смешивалось вместе с кровью, образуя гремучую смесь цвета и запаха. Может быть, беззубый и был отличным воякой, но теперь показать свою воинскую доблесть ему мешало отсутствие руки. Я легко перехватил его выпад, и, вывернув здоровую конечность наизнанку, вышвырнул его в окно. Оглядев поле боя, я заметил последнего негодяя, который уже почти доковылял до двери. Но глотнуть спасительного воздуха свободы ему было не суждено, ибо мой меч пришпилил его мозги к двери.

Это последнее действо удалило мой боевой запал, и я почувствовал безмерную усталость от пережитого напряжения. Еще пару минут назад бывшая тихой таверна, превратилась в место побоища. Бесполезной массой валялись еще теплые тела. Трактирщик, остервенело протирающий стаканы, безумно оглядывал свое детище, еще не осознав масштаба разрушений. Тихо поскрипывала дверь, с висевшим на ней, в виде этакого защитного талисмана, трупа. Я вышел во двор, проведать главаря, прорубившего окно в окне. Но, собственно, осматривать там уже было нечего, ибо этот неудачник при приземлении напоролся на кем-то заботливо забытые не земли грабли. Вернувшись в помещение, я подошел к девушке, из которой и начался весь этот переполох. Вот уж воистину все проблемы на земле возникают из-за женщин. Дотронувшись до ее плеча, я поинтересовался ее делами, но вместо ответа, в руках испуганной жертвы мелькнуло лезвие, по всей видимости, выроненное одним из разбойников. Я с непониманием воззрился на грубую рукоять, торчавшую у меня из груди. Последнее, что мне удалось увидеть, была обманчивая зеленая глубина глаз. А затем я в них утонул.

Молодца... оч. хорошо пишешь...:)

если здесь еще остались люди, которым интересно - пишите мыло в личку, либо стучитесь в аську (в профиле есть) - скину продолжение

обязательно;)

После небольшого перерыва возвращаемся к нашей истории 8)
ВНИМАНИЕ если вы хотите понять, что за события разворачиваются в данном тексте, рекомендую прочитать данную тему сначала, а также ознакомиться с этой







Запах выжженной травы заставлял непроизвольно морщиться непоседливый детский носик. Все потуги королевских садовников сохранить свежесть и аромат первозданной природы рассыпались в прах о незыблемость заставшей врасплох здешних обитателей жары. Но даже не свирепое солнце было причиной внезапно захватившего еще юный разум чувства. Хотя вся короткая жизнь этого мальчугана пронеслась за этими стенами, почему-то именно сейчас, в этот странный момент, он чувствовал себя здесь очень неуютно.

Ровные подстриженные лужайки, разбегающиеся во всех направлениях аллеи деревьев, ухоженных по последней прихоти воображения, нагретые камни дорожек, которым не повезло оказаться под яростным натиском солнечных лучей – все казалось абсолютно знакомым и совершенно чужим одновременно.

Сад был мертвым. Нет, в кронах деревьев все также пел легкий ветерок, а между ними, перелетая с ветки на ветку, лениво щебетали пришибленные жарой птицы. Даже стражники, безмолвно потерявшиеся в глубине пейзажа, были частью обыденной декорации. Но все это было лишено чего-то очень важного, чего пытливый детский ум еще не мог осознать.

Этот сад был пародией на некогда великие леса эльфов, откуда в свое время вышли предки нынешний королевской династии, спустя столетия, прочно осевший в здешних местах. Спрятанный от посторонних глаз за могучими, как тогда казалось, стенами дворца, по совместительству являющимся самой древней твердыней эльфийского народа, сад служил последним напоминанием для тех, кто был еще в состоянии помнить великолепное лесное убранство, которое тщетно пытались воспроизвести в этом парке.

Уже в то время, в то самое утро, когда маленький мальчик со свойственной детям непоседливостью спешил по своим мальчишеским делам вдоль одной из тропинок еще не потерявшего великолепия сада, уже тогда в воздухе, наполненном пагубным ароматом жженой зелени, витало загнивание. Оно еще было не столь очевидным, словно незаметная корка грязи вокруг небольшого пореза на теле эльфийского народа. Но именно отсюда берут свое начало события, последствия которых заставят содрогнуться весь мир Маоли.

Однако, это чувство обреченности, никак не могло волновать ничего не подозревающего эльфийского мальчика, который тем временем успешно добрался до цели своего путешествия – обрыва, над которым в своем гордом величии возвышался замок.

Часть сада, примыкавшая к отвесной скале, была огорожена высоким забором, с небольшими прорезями, куда едва ли могла протиснуться детская ручонка.
Мальчик так и сидел – зажав в ладонях прутья забора, прислонившись к ним лбом и устремив свой взор вдаль. А за решеткой плескалось море. Бесконечно далекое, но от этого не менее притягательное, оно звало и манило наивную душонку к себе. И пусть не физически, но духовно, мечтами, он весь был там, за горизонтом, где тем металлических преград и мертвых садов. И лишь одна вещь на свете могла вытащить его из этого созерцания. Это был голос.

- Там за морем, ведь есть что-нибудь? – не оборачиваясь, вопрошал мальчик.
- Конечно, есть, - после некоторой паузы, словно ожидаемо застуканный, с некоторой почти незаметной дрожью ответствовал голос.
- Ты, что, плачешь? – удивленно вскинув голову и поворачиваясь именно туда, где стоял обладатель мелодичного голоса, словно заранее знал, где тот будет находиться.
- Нет, это неправда, - улыбнулась сквозь застилавшую глаза влагу загадочная фигура.
- Но я же вижу! – упрямо повторил мальчик, поднявшись и обнимая эльфийку, закутанную в легкие, чуть прозрачные одеяния.
– Не плачь, пожалуйста, - сначала тихо, а затем все неистовее требовал ребенок, теребя подол платья. Но его обладательница лишь грустно усмехалась, спрятавшись за спасительной вуалью и все крепче прижимая к себе дитя.


Мне казалось, что я кричал, но для всех остальных это был лишь бессвязный хрип, перемешанный с застоявшейся кровью. Мир ярким светом накатывался на глаза, пока не собрался в одну точку и не принял очертания фонаря. Уставший заспанный фермер сочувственно разглядывал меня, пытаясь при чахлом освещении распознать мое состояние, а за его спиной на черном небе холодно поблескивали звезды. Но я был рад видеть их и такими неприветливыми. Отвратительный запах уставшей лошади и несвежей соломы резко ударил в нос. Еле ползущая телега жалобно поскрипывала на каждом ухабе, но, смирившись с судьбой, упрямо двигалась вперед.

- Где мы? – едва разлепляя пересохшие губы, поинтересовался я у склонившегося надо мной старика. – И убери этот чертов фонарь.
- Мы почти подъехали к городу. Надеюсь, завтра к вечеру будем там.
- Зачем?
- Это дерьмо у тебя из раны, - скривился фермер.- Кажется, оно перепутало твою задницу с этой дырой.
- Почему я ничего не чувствую?
- Скажи спасибо девчонке. Она не так проста, как кажется. Это ее отвар.
- Эта рыжая бестия с нами?- воскликнул я, приподнимаясь на локте и ухватив фермера за воротник.
- Спокойно, мой мальчик. Лучше хлебни-ка вот этого.

Жадные до любой влаги губы не смогли оказать сопротивление душистому снадобью с удивительно освежающим вкусом. Казалось, теперь можно свернуть горы и вот он, настал долгожданный момент разобраться в мотивах, которые движут прелестной незнакомкой. Но сонный подвох, злодейски заключенный в зелье, вырвался на свободу и бережно захватил больной разум, погрузив его в сладостное небытие.